Неточные совпадения
Войдя в тенистые сени, он снял со стены повешенную на колышке свою сетку и, надев ее и засунув руки в карманы, вышел на огороженный пчельник, в котором правильными рядами, привязанные к кольям лычками, стояли среди выкошенного места все знакомые ему, каждый с своей
историей,
старые ульи, а по стенкам плетня молодые, посаженные в нынешнем году.
Или кто-нибудь из
старых друзей его вспоминал о нем и присылал ему деньги; или какая-нибудь проезжая незнакомка, нечаянно услышав о нем
историю, с стремительным великодушьем женского сердца присылала ему богатую подачу; или выигрывалось где-нибудь в пользу его дело, о котором он никогда и не слышал.
— Куда вы? Подождите, здесь ужинают, и очень вкусно. Холодный ужин и весьма неплохое вино. Хозяева этой
старой посуды, — показал он широким жестом на пестрое украшение стен, — люди добрые и широких взглядов. Им безразлично, кто у них ест и что говорит, они достаточно богаты для того, чтоб участвовать в
истории; войну они понимают как основной смысл
истории, как фабрикацию героев и вообще как нечто очень украшающее жизнь.
— Странный, не правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался
старой девой, сестрой учителя
истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
—
Старый вор Тычков отмстил нам с тобой! Даже и обо мне где-то у помешанной женщины откопал
историю… Да ничего не вышло из того… Люди к прошлому равнодушны, — а я сама одной ногой в гробу и о себе не забочусь. Но Вера…
Но все же ей было неловко — не от одного только внутреннего «противоречия с собой», а просто оттого, что вышла
история у ней в доме, что выгнала человека
старого, почтен… нет, «серьезного», «со звездой»…
Иногда, в этом безусловном рвении к какой-то новой правде, виделось ей только неуменье справиться с
старой правдой, бросающееся к новой, которая давалась не опытом и борьбой всех внутренних сил, а гораздо дешевле, без борьбы и сразу, на основании только слепого презрения ко всему
старому, не различавшего
старого зла от
старого добра, и принималась на веру от не проверенных ничем новых авторитетов, невесть откуда взявшихся новых людей — без имени, без прошедшего, без
истории, без прав.
— Вот видите: мне хочется пройти с Марфенькой практически
историю литературы и искусства. Не пугайтесь, — поспешил он прибавить, заметив, что у ней на лице показался какой-то туман, — курс весь будет состоять в чтении и разговорах… Мы будем читать все,
старое и новое, свое и чужое, — передавать друг другу впечатления, спорить… Это займет меня, может быть, и вас. Вы любите искусство?
Прежний губернатор, старик Пафнутьев, при котором даже дамы не садились в гостях, прежде нежели он не сядет сам, взыскал бы с виновных за одно неуважение к рангу; но нынешний губернатор к этому равнодушен. Он даже не замечает, как одеваются у него чиновники, сам ходит в
старом сюртуке и заботится только, чтоб «в Петербург никаких
историй не доходило».
Все эти психологические капризы
старых дев и барынь, на мои глаза, в высшей степени достойны презрения, а отнюдь не внимания, и если я решаюсь упомянуть здесь об этой
истории, то единственно потому, что этой кухарке потом, в дальнейшем течении моего рассказа, суждено сыграть некоторую немалую и роковую роль.
Это «
История кораблекрушений», в которой собраны за
старое и новое время все случаи известных кораблекрушений со всеми последствиями.
Я уверен, что вы знаете
историю Капа и колонии, немного этнографию ее, статистику, но все это за
старое время.
— Очень рад вас видеть, мы были
старые знакомые и друзья с вашей матушкой. Видал вас мальчиком и офицером потом. Ну, садитесь, расскажите, чем могу вам служить. Да, да, — говорил он, покачивая стриженой седой головой в то время, как Нехлюдов рассказывал
историю Федосьи. — Говорите, говорите, я всё понял; да, да, это в самом деле трогательно. Что же, вы подали прошение?
— Мне тяжело ехать, собственно, не к Ляховскому, а в этот
старый дом, который построен дедом, Павлом Михайлычем. Вам, конечно, известна
история тех безобразий, какие творились в стенах этого дома. Моя мать заплатила своей жизнью за удовольствие жить в нем…
— Лоскутов был в чем-то замешан… Понимаете — замешан в одной
старой, но довольно громкой
истории!.. Да… Был в административной ссылке, потом объехал всю Россию и теперь гостит у нас. Он открыл свой прииск на Урале и работает довольно счастливо… О, если бы такой человек только захотел разбогатеть, ему это решительно ничего не стоит.
Ныне мы вступаем в новый период русской и всемирной
истории, и
старые, традиционные идеи не годны уже для новых мировых задач, которые ставит перед нами жизнь.
Старая ссора в славянской семье, ссора русских с поляками, не может быть объяснена лишь внешними силами
истории и внешними политическими причинами.
Розанова же война вдохновила лишь на повторение в тысячный раз
старых слов, потерявших всякий вкус и аромат: вся русская
история есть тихая, безбурная; все русское состояние — мирное, безбурное.
В века новой
истории, которая уже перестала быть новой и стала очень
старой, все сферы культуры и общественной жизни начали жить и развиваться лишь по собственному закону, не подчиняясь никакому духовному центру.
Сменив исправного и расторопного старосту, коим крестьяне его (по их привычке) были недовольны, поручил он управление села
старой своей ключнице, приобретшей его доверенность искусством рассказывать
истории.
Я с удивлением смотрел на детскую беспечность, с которой
старый жандарм мне рассказывал эту
историю. И он, как будто догадавшись или подумав в первый раз о ней, добавил, успокаивая меня и примиряясь с совестью...
После нашей
истории, шедшей вслед за сунгуровской, и до
истории Петрашевского прошло спокойно пятнадцать лет, именно те пятнадцать, от которых едва начинает оправляться Россия и от которых сломились два поколения:
старое, потерявшееся в буйстве, и молодое, отравленное с детства, которого квёлых представителей мы теперь видим.
Но
история не возвращается; жизнь богата тканями, ей никогда не бывают нужны
старые платья. Все восстановления, все реставрации были всегда маскарадами. Мы видели две: ни легитимисты не возвратились к временам Людовика XIV, ни республиканцы — к 8 термидору. Случившееся стоит писаного — его не вырубишь топором.
— Беда будет! — говорили
старые, крутя головами. И везде, по всему широкому подворью есаула, стали собираться в кучки и слушать
истории про чудного колдуна. Но все почти говорили разно, и наверно никто не мог рассказать про него.
В тот день, когда произошла
история с дыркой, он подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я отказывался, говоря, что еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел к моему
старому другу художнику Павлику Яковлеву.
Товарищ и друг В. В. Пукирева с юных дней, он знал
историю картины «Неравный брак» и всю трагедию жизни автора: этот
старый важный чиновник — живое лицо. Невеста рядом с ним — портрет невесты В. В. Пукирева, а стоящий со скрещенными руками — это сам В. В. Пукирев, как живой.
Отец сам рассказал нам, смеясь, эту
историю и прибавил, что верят этому только дураки, так как это просто
старая сказка; но простой, темный народ верил, и кое — где уже полиция разгоняла толпы, собиравшиеся по слухам, что к ним ведут «рогатого попа». На кухне у нас следили за поповским маршрутом: передавали совершенно точно, что поп побывал уже в Петербурге, в Москве, в Киеве, даже в Бердичеве и что теперь его ведут к нам…
Один местный чиновник, приезжавший к нам на пароход обедать, скучный и скучающий господин, много говорил за обедом, много пил и рассказал нам
старый анекдот про гусей, которые, наевшись ягод из-под наливки и опьяневши, были приняты за мертвых, ощипаны и выброшены вон и потом, проспавшись, голые вернулись домой; при этом чиновник побожился, что
история с гусями происходила в де-Кастри в его собственном дворе.
Но знакомая добрая и скучная тьма усадьбы шумела только ласковым шепотом
старого сада, навевая смутную, баюкающую, успокоительную думу. О далеком мире слепой знал только из песен, из
истории, из книг. Под задумчивый шепот сада, среди тихих будней усадьбы, он узнавал лишь по рассказам о бурях и волнениях далекой жизни. И все это рисовалось ему сквозь какую-то волшебную дымку, как песня, как былина, как сказка.
— В этой
истории, — продолжал молодой человек задумчиво, — есть еще другое лицо, хоть мы напрасно искали здесь другой плиты. Судя по
старой записи, которую мы нашли в монастыре, рядом с Карым похоронен молодой бандурист… слепой, сопровождавший атамана в походах…
Великая и единственная минута во всей русской
истории свершилась… Освобожденный народ стоял на коленях. Многие плакали навзрыд. По загорелым
старым мужицким лицам катились крупные слезы, плакал батюшка о. Сергей, когда начали прикладываться ко кресту, а Мухин закрыл лицо платком и ничего больше не видел и не слышал. Груздев старался спрятать свое покрасневшее от слез лицо, и только один Палач сурово смотрел на взволнованную и подавленную величием совершившегося толпу своими красивыми темными глазами.
— И умно делаете. Затем-то я вас и позвал к себе. Я
старый солдат; мне, может быть, извините меня, с революционерами и говорить бы, пожалуй, не следовало. Но пусть каждый думает, кто как хочет, а я по-своему всегда думал и буду думать. Молодежь есть наше упование и надежда России. К такому положению нельзя оставаться равнодушным. Их жалко. Я не говорю об университетских
историях. Тут что ж говорить! Тут говорить нечего. А есть, говорят, другие затеи…
Лиза даже как-то
постарела и пожелтела: ее мучили тоска, бездействие и безлюдье. Розанов оправдался, не произнося ни одного слова в свое оправдание. Его оправдал Персиянцев, который, идучи домой от Бычкова в последний день своей свободы, встретил Рогнеду Романовну и рассказал ей
историю с Араповым, прибавив, что «нас всех спас Розанов».
— Вы не дитя, вы можете понимать. Я вам скажу свою
историю и все, что я перенес в этой жизни. Когда-нибудь вы вспомните
старого друга, который вас очень любил, дети!..
Этого требует время — мы должны идти всегда впереди всех, потому что мы — рабочие, призванные силою
истории разрушить
старый мир, создать новую жизнь.
Для него пишет
история свои сказания о
старой неправде; для него происходит процесс нарастания правды новой.
Франтоватый, красивый, молодой приват-доцент сделался завсегдатаем губернаторского дома, и повторилась библейская
история на новый лад:
старый Пентефрий остался Пентефрием, жена его, полная жизни, красивая женщина, тоже не изменилась, но потомок Иосифа Прекрасного не пошел в своего библейского предка…
— Это тяжелая и скорбная
история, которую я, впрочем, охотно рассказываю всякому, кто предлагает мне серьезное угощение. И если вы желаете назначить мне день и час в"
Старом Пекине"или в гостинице"Москва", то я — готов!
Он казался мне бессмертным, — трудно было представить, что он может
постареть, измениться. Ему нравилось рассказывать
истории о купцах, о разбойниках, о фальшивомонетчиках, которые становились знаменитыми людьми; я уже много слышал таких
историй от деда, и дед рассказывал лучше начетчика. Но смысл рассказов был одинаков: богатство всегда добывалось грехом против людей и бога. Петр Васильев людей не жалел, а о боге говорил с теплым чувством, вздыхая и пряча глаза.
— Вы всё со мной согласны! даже тошно становится, — заметил Фома. — Скажу вам откровенно, Павел Семеныч, — продолжал он после некоторого молчания, снова обращаясь к Обноскину, — если я и уважаю за что бессмертного Карамзина, то это не за
историю, не за «Марфу Посадницу», не за «
Старую и новую Россию», а именно за то, что он написал «Фрола Силина»: это высокий эпос! это произведение чисто народное и не умрет во веки веков! Высочайший эпос!
В девичьей знали всю подноготную: во-первых, Мазан и Танайченок слышали всю
историю, а во-вторых, и
старая барыня, и молодая барышня привыкли всё сообщать своим прислужницам, следовательно Параша могла сделать своей барыне точное и подробное донесение.
Они ожесточенно ищут своего врага, готовы напуститься на самого невинного, на какого-нибудь Кулигина; но нет ни врага, ни виновного, которого могли бы они уничтожить: закон времени, закон природы и
истории берет свое, и тяжело дышат
старые Кабановы, чувствуя, что есть сила выше их, которой они одолеть не могут, к которой даже и подступить не знают как.
Это
история очень
старая и непрерывно повторяющаяся, но именно эта древность и непрерываемость и доказывает, что игра, на которую осуждается возвышенная мысль, совсем не так бесплодна, как это кажется с первого взгляда.
О турах я читал в естественной
истории еще гимназистом, а об охоте на туров я слышал тогда же от друга моего отца, от
старого и знаменитого на всю Вологодскую губернию охотника Ираклиона Корчагина, в кабинете которого среди всевозможных охотничьих трофеев, вплоть до чучела барса, убитого им в молодые годы во время службы на Кавказе, были еще два огромных турьих рога, один как есть натуральный, а другой в серебре, служивший кубком.
Княгиня Ирина Васильевна Сурская, о которой необходимо вспоминать, рассказывая эту
историю, была барыня
старого покроя.
Львов (входит, смотрит на часы). Пятый час. Должно быть, сейчас начнется благословение… Благословят и повезут венчать. Вот оно, торжество добродетели и правды! Сарру не удалось ограбить, замучил ее и в гроб уложил, теперь нашел другую. Будет и перед этою лицемерить, пока не ограбит ее и, ограбивши, не уложит туда же, где лежит бедная Сарра.
Старая, кулаческая
история…
Наш нынешний государь в отрочестве своем не раз кушивал с нами за общим кадетским столом и, вероятно, еще изволит помнить нашего «
старого Бобра» [В «‹Краткой›
истории Первого кадетского корпуса» (1832 г.) есть упоминания о том, что государь император Александр Николаевич в отрочестве посещал корпус и там кушал с кадетами.
M-lle Boncourt особенно строго и кисло посматривала через очки свои, когда Наталья читала исторические книги: по понятиям
старой француженки, вся
история была наполнена непозволительными вещами, хотя она сама из великих мужей древности знала почему-то только одного Камбиза, а из новейших времен — Людовика XIV и Наполеона, которого терпеть не могла.
Указывая на биографический характер «
Истории Петра», мы были бы несправедливы, если бы не остановились на первой главе «Введения» г. Устрялова, в которой он говорит о
старой, допетровской Руси.
Сильно соблазнял его, мимоходом сказать, тот самый уголок в сенях квартиры Олсуфья Ивановича, где прежде еще, почти в начале сей правдивой
истории, выстоял свои два часа наш герой, между шкафом и
старыми ширмами, между всяким домашним и ненужным дрязгом, хламом и рухлядью.